Он впервые так надолго остался без жены. Без ее фраз, холодных пяток и риса-брасматика.
С утра она что-то говорила о своих планах. Он привычно пропускал мимо ушей, листая новостную ленту. Поэтому даже не заметил, когда накинула плащ, погасила свет в коридоре и ковырнула ключом замочную скважину.
В семь часов ее еще не было. В восемь он несколько раз аукнул в телефон и разогрел ужин. В девять выключил комп и стал ходить по периметру. Впиваться в спинки кресел. В ручки чемоданов. В полнолуние.
Куда не глянь – всюду она. На вешалке – недавно купленная сумка цвета спелой хурмы, невидимки, упавшие за стиральную машину, и елка, украшенная в стиле кантри. Лосьон для рук и забытая на тумбочке кардиограмма. Она уже трижды делала уборку, но кардиограмму почему-то оставляла, как часть декора. «Записки психиатра» — в нише. Графитная доска, предназначенная для списков продуктов и дел. Он нацепил очки и с трудом прочел фразу «я перестала слышать любовь». Затем перечитал еще раз. И еще.
Стало нехорошо. Он даже не подозревал, что эта женщина занимает в его жизни столько места. Что так важны ее утренние пробежки и брошенные в прихожей наушники с песнями идущей ко дну Адель. Странная любовь к Ирландии, в которой никогда не была. Страсть собирать лего во время простуды и менять шторы в зависимости от сезона. Зимой – шерстяные, летом – муслин. Бессонница в полнолуние. Мания скупать зубные щетки. Старомодная привычка называть Финский залив Кронштадским или Маркизовой лужей. И вообще некая несовременность в словах и поступках. До сих пор жена говорила «давеча» вместо недавно и «покаместь», вместо сейчас. Берегла бабушкину скалку для теста, хотя никогда ею не пользовалась и тарелки, висящие на стенах, словно арт-холсты.
В полночь телефон умер. Он достал дефибриллятор и подключил к сети. Электричество тоже закончилось.
Она всегда выделялась оригинальностью. Обожала игру в ассоциации и боялась рассыпанного сахара. Становилась ватной, сонной, несговорчивой. Не терпела заторов, пятниц тринадцатого и когда менялся ветер. Особенно в сторону пересушенного восточного. Ела только петухов, игнорируя курицу. Говорила, что это ее месть за нападения соседского драчуна. Раздражалась, когда заправляла одеяло в пододеяльник, мыла холодильник и лопали воздушные шары. Разводила сансевиерию, состоящую из одних крепких листьев. Вечно мерзла и могла явиться в шапке в постель.
Около часа ночи память достала все: и привычку разговаривать с домом и наряжать елку в ноябре. Варить рис басмати, называя его брастматиком и ходить по субботам на фермерские ярмарки. Как теперь быть? Без этих «покаместь», коллекции зубных щеток и парной телятины, купленной в фермерском хозяйстве «Руслан»?
Под утро в двери завозился ключ. Он кинулся в прихожую и вытянулся по стойке смирно. Она вернулась в чужом плаще. Он встречал ее с новым сердцем.
автор Ирина Говоруха
